Автобиография

Время от времени, пытаясь осмыслить свой путь, я обнаруживаю всякие сюрпризы. Например: стрелять научилась раньше, чем говорить.

Звучит дико, более чем по-техасски, однако чистая правда. В раннем детстве я перенесла скарлатину, которая дала осложнение на голосовые связки и на что-то там еще. В то время детей еще старались растить дома, не отдавать в детский сад, и мои предки, царствие им всем небесное,
совершенно не обращали внимания на мой невразумительный лепет. Они приспособились понимать - и этого вполне хватало, пока кто-то не вправил им мозги. В возрасте пяти лет меня наконец-то доставили к логопеду. А к тому времени я уже не только стрелять умела...

Следующий сюрприз: что бы вы подумали о женщине, которая вслух называет себя племянницей Иисуса? Да ничего хорошего! Однако и это - не вранье. Старшего брата моего отца звали Ишие - именно так, как в Иудее звали Христа, поскольку Иисус - это уже на греческий лад. У Булгакова другой вариант - Иешуа, но разницы большой нет. А что племянница - так это сыграло в моей жизни довольно серьезную роль. Дядя в конце тридцатых уехал из Латвии колонизировать палестинские земли. Потом ушел добровольцем на войну и в 1943 году погиб в десанте у берегов Италии.

Какое это могло оказать влияние на судьбу племянницы? Да прямое! В тридцатые годы еврейская молодежь, жившая в Латвии, целенаправленно готовилась к нелегальному переезду в Палестину (Израиль появился на карте мира уже потом). Отец к началу Великой Отечественной прекрасно стрелял, ездил верхом и много чего еще умел. Просто ему не удалось вовремя уехать, а потом советская власть стала поперек пути. Когда я родилась, а была я довольно поздним ребенком, моим воспитанием занимался он. Бабка с матерью в обморок бы упали, узнав, что я впервые была посажена на лошадь в три года. Он брал меня с собой на работу, а служил он бухгалтером в столовой, и там стряпали школьные обеды, а развозили их по окрестным школам на мерине по кличке Захар.  Под копытами этого мерина я и росла. А со стрельбой совсем просто: воскресные походы в тир были одной из немногих отцовских радостей, естественно, и моих - тоже.

Плавать с рюкзаком я научилась уже в зрелые годы, когда отца давно не было в живых. Это было делом принципа. Он рассказывал, что даже девушки, которые готовились ехать в Палестину, должны были уметь проплыть полтора километра с рюкзаком. Не помню, из-за каких политических и дипломатически осложнений молодежь нанимала корабль, он доставлял к морской границе, а до берега извольте как умеете! Ездить на спортивных лошадях начала в двадцать шесть лет, чрезмерных успехов не добилась, но потом могла в цирке управиться даже с очень норовистой скотиной. Но цирк - это уже другая песня...

Конечно, в автобиографии должны присутствовать даты - рождения, поступления в вуз, выхода первой книги и тому подобные. Но сдается мне, что эти даты читателю в одно ухо влетают, а в два - вылетают. То, что я по образованию филолог, по профессии - журналист-репортер, по зову души - историк, и так ведь, наверно, чувствуется. Автобиография писателя - для тех, кто хочет понять, почему данный конкретный автор пишет так, а не иначе, мыслит так, а не иначе, откуда он вообще взялся такой. Вот я это и пытаюсь объяснить.

Я рано выучилась читать и годам к двенадцати уже освоила всего Шекспира, Сервантеса и Лопе де Вега (этого, правда, в пределах шеститомника, потому что его полторы тысячи комедий до сих пор не переведены). В результате главным в литературе долгое время полагала живой диалог, пылкие чувства и увлекательный сюжет, а в описаниях вовсе не нуждалась. Описания я принимала только у Бальзака. Наверно, поэтому впоследствии совершенно не воспринимала Тургенева и Толстого, да и Чехов мне остался чужим. Более отдаленные последствия - чуть не спятила от восторга, читая "Мастера и Маргариту", и с трудом перевариваю интеллектуальную прозу с ее длинными и вялыми периодами, полнейшим неуважением к сюжету и герою (даже к себе, любимому) и какой-то патологической, возведенной в высокую степень ненужностью...  Сама я стараюсь писать внятно.

Интерес к литературе привел меня на филологический факультет. Вернее, так - отсутствие знаний по химии не позволило мне рассчитывать на биологический факультет. Просто не повездл с преподавателем.

Когда мне говорят о прекрасной поре юности, я содрогаюсь. Ничего более скучного, чем моя юность, и вообразить нельзя. Да, я много читала. Но группа на филфаке подобралась примитивная. Резкий всплеск интеллекта обуял эту группу примерно на четвертом курсе - когда на горизонте замаячило распределение, и нужно было срочно выходить замуж.

Мне распределение не грозило - благодаря родителям, которые оба к тому времени были инвалидами (для меня потом много лет слово "семья" ассоцитировалось с лазаретом). Я не проявляла интереса ко всему тому, что составляет жизнь девицы от семнадцати до двадцати двух, и была белой вороной. Но зато я в 1973 году защитила дипломную работу на тему "Фантастические персонажи в романе Булгакова "Мастер и Маргарита": генезаи с функции". Время было - самое то, чтобы писать дипломные по Булгакову! Во всяком случае, так утверждают все диссиденты семидесятых годов. Не знаю - у меня никаких неприятностей из-за дипломной не было. Да и в дальнейшем я не видела тех ужасов, о которых уже в девяностые годы читала в книгах. Как-то без них обошлось. КГБ ко мне не цеплялось, даже когда я приютила подружку, яростно игравшую в диссидентство.

Потом была журналистика. В журналистику меня за ухо привел Григорий Семенович Ломакин, царствие ему небесное. Он был главрежем рижского цирка, а его супруга, бывшая балерина, давным-давно дружила с моей матерью.  Когда на последних курсах университета у меня проснулся интерес
к балету, я упросила мать восстановить это знакомство. Ломакин сперва заставил меня писать репризы для клоунов, потом сообразил, что моих литературных способностей хватит на то, чтобы освещать деятельность цирка в печати. Так оно и получилось.

В тот день, когда я переступила порог редакции рижской газеты "Советская молодежь", кончилась моя скучная юность и наступила совершенно феерическая молодость. Несколько лет я искренне не понимала, как человек может быть счастлив, если он не работает в газете.

Тогда я, живя между редакцией и театром, писала стихи и пробовала писать прозу, но без особых успехов. Те опыты не уцелели - и слава Богу! А вообще я хотела писать сценарии для балетов...

(Вот сейчас, выстукивая эти строки, я держу в голове целую кучу довольно однообразных картинок: полуголые и голые женщины, драпировки, светская публика в фойе. Я получила заказ на сценарий балета по произведениям некого латышского художника. Сценарий почти готов - и мне грустно, что мечты сбываются с таким фантастическим опозданием и до такой степени наперекосяк...)

Если мальчики приходят в фантастику после того, как извели кучу школьных тетрадок на схемы звездолетов и неуклюжую прозу, к ним прилагающуюся, то я, девочка, ввалилась в фантастическую тусовку сама того не желая. Просто больше податься было некуда. Если кто помнит, что за штука такая "социалистический реализм", тот должен знать также, сколько душ он сгубил, сколько несчастных халтурщиков воспитал. Фантастика была для писателя единственной возможностью сохранить себя - если он, конечно, не лез в диссиденты и после нескольких лет громогласных страданий успешно не эмигрировал. У нас были прекрасные семинары, умные люди нас воспитывали и учили писать, не исключено, что большинство авторов-фантастов моего поколения держится именно тем зарядом, теми старыми запасами.

Но на семинары я тоже попала не просто так - а автором книги, которую я сама фантастической не считала.

Испытав в 1979 году совершенно незаслуженное потрясение в личной жизни, я села писать историческую повесть! То есть, историко-любовную. Самое смешное, что материал собирать не пришлось - он у меня валялся чуть ли не с университетских времен. Тогда, затеявшись писать исторические романы в духе Дюма, я взяла учебник и стала искать эпоху. Я здраво рассудила, что в Париж, по следам д'Артаньяна никто меня не пустит. Стало быть, нужно найти в латвийской истории времечко, когда вовсю махали шпагами. Оно нашлось. Это оказалась Северная война. Повесть написалась взахлеб, получила название "Запах янтаря" и была заявлена на семинар латвийского союза писателей. Семинар рекомендовал ее к публикации - и она решительно без всяких проблем вскоре вышла в книге, пришлось только дописать три рассказа, вот в них и была фантастика.

Эта книга как-то попала на глаза Ларисе Теодоровне Исаровой, царствие ей небесное. Исарова вела тогда группы приключенцев на всесоюзных семинарах по научно-фантастической и приключенческой литературе. Она меня туда и
вытребовала.

А летом, незадолго до семинара, я познакомилась с Николаем Ютановым. Когда я получила вызов, то спросила у него, что это за штука такая. И он объяснил, что в группе приключенцев собираются отставные милицейские полковники, которые пишут про положительных ментов. Я, естественно, взбеленилась - и написала детектив "Баллада об индюке и фазане", в надежде, что отставных полковников от нее кондратий хватит. И промахнулась! Там собрались Данил Корецкий, Андрей Измайлов, Андрей Богачук и, для географической полноты картины, человек, которого звали то ли Нургельды Амангельдыев, то ли наоборот. У него в повести двух отрицательных персонажей прихватывали ночью на кладбище, кде они вскрывали могилу.  Персонажи объяснили, что они тут и сейчас пасут корову. И стражи порядка от них отстали.

К счастью, начало серьезного литературного труда у меня совпало с очередным глобальным увлечением, которое называется - Театр. На сей раз не балетный, а драматический. Я дружила с актерами и кое-кому помогала в работе над ролью.  А они учили меня, как лепить из деталей живой характер. До сих пор я в простоте своей полагаю, что главное в художественной прозе - человек.  Толкуют иные, что в фантастике должно быть и такое направление, как "литература идей", но мне на этом
направлении делать нечего.

Собственно, благодаря театру я написала свой первый НФ-рассказ. Естественно, интерес к подмосткам возник не сам по себе - он был тесно увязан с интересом к конкретному артисту. Позднее этот человек стал одним из персонажей романа "Несусветный эскадрон". Одновременно затевались отношения и поступали всякие приятные новости о судьбе моей первой книги, которую издательство "Лиесма" как-то очень быстро готовило к печати.  Хорошая рецензия, хорошие картинки, еще что-то хорошее! Я ходила в совершеннейшей эйфории. И вот редактор, Вета Семенова (и тут - царствие
ей небесное...) вдруг предлагает написать для сборника НФ-рассказ. Я их отродясь не писала, но радостно пообещала, что на следующей неделе рассказ будет сдан. Я бы ей и луну с неба в тот день пообещала, искренне
веря, что вот полезу и достану. Через неделю Вета звонит и спрашивает: где рассказ? А я ей: какой рассказ?!. В общем, пришлось садиться и творить. Главным героем стал тот самый артист - ни про кого другого думать и писать я была не в состоянии. И, к сожалению, рассказ "Бессмертный Дим" оказался в какой-то мере пророческим.

Университет приучил меня собирать материал, систематизировать его, использовать - собственно, от всех студентов это требовалось, а мне вот пригодилось. Когда я писала свою первую повесть "Запах янтаря", то наступил момент полнейшего обалдения: я нагребла фактуры, которой хватило бы на роман, и не знала, как ее дальше обрабатывать! Потом несколько лет я писала детективы, время от времени выдавая и что-нибудь фантастическое, чтобы не выпасть из обоймы. И наконец опять с удовольствием взялась за историко-фантастические сюжеты.  Есть века и страны, в которых я чувствую себя очень комфортно. Эпоха Хэйян в Японии, к примеру. Прочитав "Записки у изголовья" Сэй-Сенагон, я переселилась в те императорские дворцы, где что ни отгороженный церемониальным занавесом закуток - то пропущенные в щель длинные, разноцветные и благоухающие рукава придворных дам, где нельзя без особого разрешения выйти из комнат во двор, но можно принимать ночью любовника, особенно если он талантлив и из хорошей семьи.  Один дан начинается словами "Госпожа кошка, служившая при дворе..." Прочитала я - и все!  Обратного пути уже не было. А кто, кроме кошки, у меня будет жить в этом мире? Конечно, прекрасная поэтесса, конечно, юноши, влюбленные в пресловутый запах рукавов, но если посмотреть с другой стороны - были же люди, которым эти игры казались забавными, потому что к их услугам была настоящая жизнь.  Вот так и возник коллектив героев, а трехцветную кошечку я взяла из японского фольклора, при хэйянском дворе ее звали о-нэко-сан, госпожа кошка, а сегодня ее, фарфоровую, сидящую с поднятой лапкой, зовут Микэ.

С другой стороны, я заботилась о полном правдоподобии драк и погонь. Что такое лошади - знаю не по рассказам, живмя жила на конюшне колхоза "Аллажи", а потом нянчилась с цирковыми лошадьми. В возрасте аж тридцати восьми лет выучилась ездить по-цирковому, на неоседланном коне, держась за него одной только задницей. Насчет боевых единоборств - занималась только айкидо, пока не повредила на кульбитах левое плечо. Но целую вечность качалась в тренажерном зале, что дало мне знание мужской натуры и ценные наблюдения над мужским коллективом - без нас, баб, они куда интереснее, чем с нами, бабами. Одновременно до такой степени увлеклась аэробикой, что пролучила диплом тренера. Кроме того, я вечно совала нос во всякие авантюры - была на семинаре израильской академии безопасности, где готовили профессиональных телохранителей, и моим спарринг-партнером на тренировках оказался Анатолий Тарас. Кто знает это имя - тот поймет! А что до стрельбы - попытка устроить домашний тир едва не кончилась печально - я схлопотала рикошет в живот, и хорошо, что баллончик с углекислым газом был при последнем издыхании. Сейчас я из своего собственного оружия стреляю крайне редко, но если приличный человек приглашает в тир - еще могу достойно отстреляться. Увы - меня чаще приглашают в рестораны... 

Ну, если это не автобиография, то я уж и не знаю...